В этой густо замешенной на магическом реализме и южной готике сказке про чернокожую девочку Хашпаппи (Кувенжане Уоллис) реальность и вымысел переплетаются таким тугим узлом, что не понятно, где заканчивается одно и начинается другое, но этим и славен обласканный критиками полнометражный дебют Бена Зайтлина, в котором катаклизмы библейского масштаба, увидены глазами растерянного ребенка.
Фэнтези, Драма |
14+ |
Бен Зайтлин |
29 июня 2012 |
5 июля 2012 |
1 час 31 минута |
beasts-film.ru |
Шестилетняя черная девочка (Уоллис) живет в болотистой глуши условной Луизианы. Отец (Генри) пьет и болеет, мать когда-то давно исчезла, и остались только воспоминания о ее неземной красоте. Как и колоритные соседи, они абсолютно нищи, спят в самодельных конурах, ведут натуральное хозяйство, существуют в относительной гармонии с природой и презирают цивилизованных горожан, которые строят дамбы. Однажды меж тем начинается библейского масштаба потоп; в представлении девочки это доисторические чудовища, что-то вроде гигантских черных свиней, освободились из-под тающего льда и рвутся за ней в погоню.
Обладатель Гран-при «Сандэнса» и приза за лучший дебют Каннского фестиваля, любимец американских критиков и, вероятно, будущий номинант «Оскара», фильм Зайтлина, безусловно, диковинный зверь. Он, с одной стороны, предельно точно локализован, по-фольклорному утоплен в распевном говоре, в луизианских шумах и запахах — и в то же время демонстративно универсален в стремлении сжать весь мир до компактных размеров своей героини. Ручная камера зачастую дрожит где-то в районе пояса — на уровне ее глаз. Ураган «Катрина», принесший Зайтлина, как Дороти, на юг Америки, передал ему гранулу своей энергии — в лучшие моменты фильма она ощутима почти физически, и у молодого режиссера получаются сцены редкой силы, красоты и скорби. Тут есть что-то от дель Торо, что-то от Гиллиама, что-то, наверное, и от Малика, которого после «Сандэнса» приплетали в каждой второй заметке, но больше всего зайтлиновский магический реализм напоминает Эмира Кустурицу. И это, должно быть, неплохо, однако все то, что способно раздражать в югославском режиссере, в «Зверях» присутствует в даже более концентрированном виде. Нескончаемая духоподъемная музыка, нарочитый символизм, народная речь, вся эта сказовость и живописность в середине фильма начинают вязнуть в зубах, как смола, — и к финальным пятнадцати минутам, действительно замечательным, ею уже полон рот. И чем массивнее метафоры (вплоть до глобального потепления), тем тяжелее под ними героям — которым и без того приходится очень, очень непросто.