Если в нашумевшем «Идеальном муже» Константина Богомолова персонажи Уайльда, Чехова и Шекспира превращались в депутатов, звезд шансона и рублевских жен, а в «Карамазовых» сюжет вели герои «Заводного апельсина», Грушенька в кокошнике и журналисты «Скотского телевидения», то канонический список действующих лиц «Бориса Годунова» дополняют ведущая новостей, солдат удачи и собственно Пушкин, беседующий с братом по скайпу. Мария Миронова в роли Марины Мнишек демонстрирует феноменальное владение польским акцентом, Игорь Миркурбанов — Отрепьев наводит ужас гипертрофией тюремных манер, а Годунов Александра Збруева в лучших имперских традициях сохраняет покер-фейс. Для Богомолова это первый спектакль в «Ленкоме» в статусе главного режиссера.
Драматический |
18+ |
Константин Богомолов |
3 часа 15 минут, 1 антракт |
«Толпа терпеливо и покорно ждет, что будет дальше», — сообщают с экранов титры. «Народ — тупое быдло». Титры повторяются, и повторяются, и повторяются в полной тишине, зрители терпеливо и покорно ждут, что будет дальше. Когда кто-то вдруг требует прекратить провокацию, тут же сталкивается с единодушным пожеланием заткнуться и продолжить терпеливо и покорно ждать, что будет дальше. Это первый спектакль Константина Богомолова в «Ленкоме», штатным режиссером которого он был назначен незадолго до премьеры.
«Годунов» — своего рода продолжение и, по всем признакам, заключение условной серии щекотливого политического трэша среди плазменных панелей и кожаных диванов, начатой «Идеальным мужем» и «Карамазовыми» на сцене МХТ им. Чехова. В первой части больше весело, чем страшно: там гламурные лакшери-провинциалки словами чеховских персонажей говорят, что «нада рыботыть», а министр резиновых изделий стреляется в сортире от несчастной любви к брутальному гею-шансонье. Во второй скорее страшно, чем весело: Смердяков варит младенца в кастрюле для отходов, а отца Карамазовых хоронят в солярии. Ленкомовский спектакль максимально пессимистичен: вальяжного, респектабельного и скупого на эмоции нелегитимного тирана Годунова сменяет на престоле прожженный зэк Отрепьев. И если в персонаже Александра Збруева (Годунов) — в пластике и манере держать себя на публике — небуквально отражается нынешний президент страны, то отточенный дерзкий образ Игоря Миркурбанова (Отрепьев) — нечто вроде пророчества в духе «когда я достиг самого дна, снизу кто-то постучал». Богомолов как бы намекает: «Думали, хуже некуда? Давайте почитаем Пушкина».
В двух почти статичных актах умещается все наболевшее: «пятая колонна», вынужденная эмиграция, премии за патриотизм, чеченские войска как главная надежда и опора царя, призывающего к стабильности: «Привычка — душа держав». Для емкого и афористичного памфлета про здесь и сейчас Богомолову даже не пришлось, по обыкновению, что-то досочинять — пушкинская эпопея целиком построена на политических мотивах настоящего времени. Все в этой игре престолов одинаково коварны и бесчестны, а от слова «народ» даже в клятвах пренебрежительно отмахиваются.
Но движущая сила спектакля, конечно, не в сюжете про тихую и кровавую борьбу зла со злом. Удивительно, но энергетическим ресурсом здесь послужило самое что ни на есть актерское мастерство. А конкретно — аудиальное, фонетическое и пластическое подражание архетипам современности. Распальцовки и петушиная грация гипертрофированного гопника в исполнении Миркурбанова наводят ужас, тогда как обыкновенно подобные образы на сцене претендуют максимум на пародию. Достоверность сильного польского акцента Марины Мнишек в работе Марии Мироновой — самый настоящий реализм. Збруев произносит патетичные речи устало-протокольно; Павел Чинарев то по-энтэвэшному тарабанит перед телекамерой, то, сменив интонацию и диалект, превращается в Рамзана Кадырова; Семен Шкаликов и Сергей Ююкин в полицейской форме вообще говорят каким-то инфернальным птичьим фальцетом.
Все здесь на своем месте, разумеется, не без фирменных богомоловских хохм вроде «Пушкин пошел пописать за дерево», и работает как золотые часы патриарха. Но нарочитая прямота высказывания, явленная вслед поэтичной сказке про какашки «Гаргантюа и Пантагрюэль» в Театре наций, кажется шагом Богомолова на ступень обратно. Остается терпеливо и покорно ждать — ведь на видавшей виды ленкомовской лестнице это только первый шаг одной из главных опор и надежд отечественного театра.
Режиссура пубертатного периода.
На самом деле, я бы не ставил никакой оценки данному "творению" Константина Богомолова, не имею привычки оценивать школьные спектакли. Ругать или хвалить, в любом случае, дело неблагодарное. Хвалить особо нечего. Ругать не за что.
С самого начала сложилось впечатление, что постановку осуществлял юнец пятнадцати лет, которого привела в театр Ленком знакомая гардеробщица. И тут кто-то добрый спросил этого мальчика: "Хочешь поставить спектакль?" Услышав утвердительный ответ кто-то добрый спросил: "А что вы сейчас в школе проходите?" - "Бориса Годунова"- сказал задыхающийся от восторга Костя. "Вот его и ставь." Это самое логичное объяснение, на мой взгляд, как возник этот спектакль.
Сам "спектакль" являл собой большой театральный капустник. Все приемы, которые использовал режиссер, настолько затасканы и избиты, что становится не интересно, потому как все предсказуемо. Богомолов цитирует сам себя, хотя это же и есть тот самый постмодернизм, за который Александр Викторович застрелил "провокатора". Но и этот самостеб сделан настолько топорно, что кроме уныния ничего не вызывает. Мысль Богомолова здесь очевидна, будут задавать вопросы Збруеву, не стыдно ли ему играть в этом "постмодернизме", а мы их опередим и сами зададим этот вопрос, раз! и в дамки. Но у меня по этому поводу возник другой вопрос, почему меня лишили права задать этот вопрос? А может я и не задал бы его, а мне навязали. Обсуждать каждую "гениальную" находку режиссера не хочется, не настолько они гениальны. Но некоторые тенденции стоит отметить. Модно сейчас использовать экраны и телевизионные трансляции. А как иначе. Без этого ведь спектакль не будет современным и злободневным. А то, что суют эти экраны куда попало, нужны они там или нет, никого не волнует.
И еще один момент, который уже набил оскомину: притягивание произведения Пушкина к современности. Ну не притягивается оно никаким боком. Несколько лет назад Мирзоев снял фильм, по тому же произведению, и, примерно, на ту же тему (хотя о чем хотел сказать Богомолов для меня загадка, над которой и думать не хочется, потому как ответ очевиден: "Потому что!"), но там хоть взрослый человек снимал, хоть какая-то мысль была. А здесь ребенок... Само произведение нашего всего, имеет ценность только как поэзия, а как драматургия - не выносит никакой критики. Пушкин - гений, но не драматург, увы. Богомолов рушит ткань поэтического своими прозаическими вставками. И сразу становится понятно - кто здесь гений, кто - г...но. В некоторых моментах откровенно хотелось спать, было скучно оттого, что все было настолько предсказуемо. И одень ты Годунова хоть в Бэтмена, хоть в Супермена, хоть в Людину-Павука, это уже было. И сможет это рассмешить лишь неполовозрелых юнцов.
Если кто-то рассчитывает на скандал, то и до скандала здесь далеко. Спектакль опоздал лет так на пятнадцать, по самому скромному подсчету. Скучно, ужасно скучно - вот более точная оценка спектакля Константина Богомолова в Ленкоме по произведению Пушкина (не эмигранта).
И немного о хорошем. Игра актеров. Никаких претензий. Все на высоком уровне. Здесь талант, который не пробогомолишь.
Актеры прекрасно играют то, что навоял режиссер.
Спектакля как такового нет. Есть бестолковый сбивчивый пересказ "Бориса годунова" для быдла и про быдло. Адаптированный быдлом.
Ценители злободневных тем, впрочем, будут в восторге: часы патриарха, маски Pussy Riot и прочие важнейшие атрибуты современности присутствуют.
Напрасно потраченные 3 часа.
P.S. Уже на выходе жена спросила: "А что, Захаров умер?" Однозначно ответить я не смог.
Мы с мужем очень ждали "Бориса Годунова". Еще бы - Богомолов, чьи "Идеальный муж" и "Карамазовы" восхищали тем изяществом, с которым нас вырывали из набившей оскомину классики и в то же время не повергали в недоумение псевдозаумным модернизмом. Это было прямое попадание в наши души и умы - мы и сами не знали, а Богомолов знал, что нам нужно. И Ленком - такой союз предвещал получение самых ярких эстетических впечатлений.
Первые полчаса Богомолов выезжал на репутации, как съехавший в учебе пятикурсник выезжает на экзаменах, впервые придя неподготовленным. И если в момент зависшего рефрена про народ мы ещё сами в себе подогревали обманчивую веру в искрометность замысла, то на скайпе раздражение начало упорную борьбу со сном. Вержбицкого жалко.
Сон периодически прерывался - а, нет, показалось, и снова - поглядывание на часы (ну не бежать же в гардероб прямо посреди перфоманса). А ведь пятичасовые "Карамазовы" смотрелись на одном дыхании!
Поскольку муза режиссера - постановщика то ли легла поспать, то ли вовсе покинула своего подопечного, фимиам кадить некому и искра не высекается.
Можно простить пошлость и глумление, когда они служат воплощению гениального замысла. А без искры божьей получилась бессмысленная пошлятина.
Ленком сделал ставку не на того режиссера, Богомолов выдохся. То ли у него просто творческий кризис, то ли он в принципе не способен на саморазвитие.
А может быть, это просто мистификация? Взяли режиссера-дилетанта, сводили во Мхат пару раз и велели поставить спектакль, чтоб от богомоловского не отличить?
Отнюдь, подделка разоблачена.
Неужели Марку Захарову понравились эти жалкие поделки в стиле пародии на Богомолова?
Жалко блестящих актеров и зрителей. Первым бы играть в талантливой постановке, а вторым наслаждаться посещением любимого театра.
«Борис Годунов» - спектакль, больше напоминающий телешоу, жанры в котором постоянно меняются. Здесь есть и репортажи, и интервью, и аналитика, и интриги, разбавленные музыкальными номерами. Нельзя забывать и о самой пьесе; он актуален всегда, даже без конкретной привязки к времени действия.
Богомолов создает очень сильный эффект присутствия: зритель у него словно становится частью толпы. Но самое главное в спектакле, конечно, то, насколько тонко через текст пьесы режиссер исследует природу власти. Годунов выгорает под ее тяжестью, царский род гибнет в смутное время, а смута царит не только в стране, но и в головах. Особенно удался Богомолову образ царевича Дмитрия — одновременно и пушкинского призрака, от которого Годунов отбивается словами «чур, чур, не я твой лиходей!», и андрогинного существа, символизирующего всю Россию сразу.
Почему интересно вернуться: за время, прошедшее с момента премьеры, актерский состав стал невероятно сыгранным. От этого спектакль только выиграл: многие роли раскрываются теперь гораздо ярче, глубже и интереснее.
Побывалось мне сегодня на "Борисе Годунове" в постановке Богомолова.
Только два вопроса: (как и нах.я? - зачеркнуто ) что это было, и зачем же я не ушла в антракте? Не то капустник силами отчисленных с режиссерского факультета, не то трагедия Пушкина глазами пьяной гардеробщицы.
Вспомнилось бессмертное:
"К удивлению Воробьянинова, привыкшего к классической интерпретации «Женитьбы», Подколесина на сцене не было. Порыскав глазами, Ипполит Матвеевич увидел свисающие с потолка фанерные прямоугольники, выкрашенные в основные цвета солнечного спектра... Под разноцветными прямоугольниками танцевали дамочки в больших, вырезанных из черного картона шляпах. Бутылочные стоны вызвали на сцену Подколесина, который врезался в толпу дамочек верхом на Степане. Разогнав дамочек словами, которые в пьесе не значились, Подколесин возопил:
— Степа-ан!
Одновременно с этим он прыгнул в сторону и замер в трудной позе. Кружки Эсмарха загремели.
— Степа-а-ан! — повторил Подколесин, делая новый прыжок.
Но так как Степан, стоящий тут же и одетый в барсовую шкуру, не откликался, Подколесин трагически спросил:
— Что же ты молчишь, как Лига Наций?
— Оченно я Чемберлена испужался, — ответил Степан, почесывая барсовую шкуру...
— Ну что, шьет портной сюртук?
Прыжок. Удар по кружкам Эсмарха. Степан с усильем сделал стойку на руках и в таком положении ответил:
— Шьет.
Оркестр сыграл попурри из «Чио-чио-сан». Все это время Степан стоял на руках. Лицо его залилось краской.
— А что, — спросил Подколесин, — не спрашивал ли портной, на что, мол, барину такое хорошее сукно?
Степан, который к тому времени сидел уже в оркестре и обнимал дирижера, ответил:
— Нет, не спрашивал. Разве он депутат английского парламента?..
После этого свет погас, и публика затопала ногами. Топала она до тех пор, покуда со сцены не послышался голос Подколесина:
— Граждане! Не волнуйтесь! Свет потушили нарочно, по ходу действа. Этого требует вещественное оформление.
Публика покорилась. Свет так и не зажигался до конца акта. В полной темноте гремели барабаны... Kак видно, на верблюде, приехал Кочкарев. Судить обо всем этом можно было из следующего диалога:
— Фу, как ты меня испугал! А еще на верблюде приехал!
— Ах, ты заметил, несмотря на темноту?! А я хотел преподнести тебе сладкое вер-блюдо!..
Женихи были очень смешны — в особенности Яичница. Вместо него выносили большую яичницу на сковороде. На моряке была мачта с парусом.
Напрасно купец Стариков кричал, что его душат патент и уравнительные. Он не понравился Агафье Тихоновне. Она вышла замуж за Степана. Оба принялись уписывать яичницу, которую подал им обратившийся в лакея Подколесин. Кочкарев с Феклой спели куплеты про Чемберлена и про алименты, которые британский министр взимает у Германии. На кружках Эсмарха сыграли отходную. И занавес, навевая прохладу, захлопнулся..."
"Двенадцать стульев" Ильф и Петров.
Лучше и не опишешь то, что было б лучше мне не видеть сегодня в Ленкоме.