Фильм

Мебиус

Без слов, сумасшедший фильм. Одна фраза всплывала весь фильм - ребят, ну вы что?! Этот фильм - триумф человеческого извращенного сознания на пути к восстановлению кажущейся истины и становления на путь Будды. Неисповедимы пути Господни. Браво создателям и актерам! Аплодирую стоя!

Я большой поклонник творчества Ким Ки Дука, и не смог удержаться от того, чтобы посмотреть его 19-й фильм. Писать о нем непросто, хотя бы в силу различий западного и восточного восприятия: ведь если на Востоке существуют целые праздники, на которых по улицам проносят гигантские фигуры фаллосов, символизирующие плодородие и жизненную силу, то на Западе стыдливо прикрывают фиговым листком нарочито преуменьшенное мужское достоинство в образцах изобразительного искусства. Запретность темы мужского достоинства провоцирует резонанс вокруг таких историй, как кастрация Атланта в петербургском метрополитене. Со времен нашумевшей «Империи страсти» Нагисы Осимы никто более так ярко и навязчиво не возвращался к теме оскопления, как Ким Ки Дук в своем новом фильме. Итак, по улицам ночного южнокорейского города ходит молодой человек с фонариком, он ищет в витрине лик Будды, освещает его ярким светом и совершает религиозные отправления, требующие повторения и терпения. С таким же терпением Ким Ки Дук разрезает кинопленку и склеивает ее концы в ленту Мебиуса. Теперь его герои, отец, мать и сын, будут ходить кругами без шансов вырваться из сансары: круговорота желаний, страданий, удовлетворения, новых желаний и новых страданий. Вместе с героями вы пройдете по этой ленте от оскопления через череду насилия и удовольствия к инцесту. За весь фильм вы не услышите ни одного слова, только стоны, вздохи и плач. Этим и не только этим герои уподобляются животным, ведь главное отличие человека от животных - умение контролировать свои инстинкты. Одним из главных инстинктов здесь выступает насилие, доходящее до самоудовлетворения и заполняющее до приторности экранное время. Все потакают своим желаниям, страдают и ищут удовлетворения. И подобно режиссеру, ни один из героев, надрезавших ленту, не сможет вернуться назад на следующем витке ленты Мебиуса, все они окажутся на ее другой стороне и смогут взглянуть на происходящее с ними со стороны. Слова в этом фильме, пожалуй, были бы лишними и фальшивыми, невозможно представить себе, что персонажи еще и проговаривали бы то, что они чувствуют и делают. Но не нужно думать, что все будет беспросветно и выхода из ловушки сансары не существует. Молодой человек с фонариком будет тем, кто вырвется из ловушки ленты Мебиуса. Не нужно винить Ким Ки Дука в излишней тяге к насилию: только такими «кричащими» способами можно донести зерна буддийской истины до западного сознания. Ведь приходится же оппозиционному художнику Петру Павленскому прибивать свою мошонку к брусчатке Красной площади, чтобы донести прописные истины до глухой власти.

Рядовая измена, но психоделические поступки

Южнокорейский режиссер Ким Ки Дук вновь представляет современному кинематографу свое новое детище «Мебиус». Вызывающая лента совершенно точно не оставит никого равнодушным.

Сюжет прост, как изображение банки супа «Кэмпбелл» Энди Уорхола. Супруга уличила мужа в измене с продавщицей. Ночью, взяв нож, она решила положить конец неверности, но вовремя проснувшийся супруг успел ее прогнать. Наполненная предательством и обидой, героиня наносит немыслимое и непоправимое увечье своему сыну.

Этот фильм не извращение человеческих или семейных устоев. Это искусство Ким Ки Дука, только его. Он отказался от слов. Они превратили бы ленту в «обычное» кино. «Мебиус» — ребус для зрителя. Чтобы его решить предоставлены лишь редкие звуки, стоны, мимика, жесты и глаза героев, а точнее их взгляд. Обращая внимание на все это, можно увидеть и понять всю наготу работы режиссера, которая скрыта за похотью, ревностью, страстью, болью и желанием в удовлетворении.

Происходящие на экране немыслимые действия заставляют испытать экстаз неординарности. Эгоизм удовлетворения вынуждает каждого из героев совершить то, что зритель посчитает окончательным извращением. И будет не прав. Каждый поступок, каким бы он не был, направлен на то, что бы получить желаемое удовольствие. Да, это физическая боль. Больше ни как. Жизнь, лишенная удовлетворения, теряет смысл. Это и пытается показать южнокорейский маэстро. Боль на протяжении фильма трансформируется, становится главным действующим лицом картины. И от этого не выдерживают нервы. Некоторые моменты кажутся смешными, но в тоже время омерзительными, что возникает вопрос «Неужели это происходит?» В этом и есть Ким Ки Дук. Показывает то, что до него никто не снимал. Его в один миг можно назвать пациентом психиатрической больницы, но подумав минуту, начнете аплодировать.

«Мебиус» — симбиоз риска, ревности, извращенной морали и наслаждения. В течение 89 минут будет возникать желание покинуть кинозал, но заставьте его замолчать и продолжайте наблюдать за тем, до чего может довести человека погоня за собственным удовлетворением.

В один не самый прекрасный день окончательно сошедшая с ума миловидная южнокорейская молодая женщина, достопочтенный муж которой напропалую ей изменял и даже толком не скрывал этого, решила проверить крутость яиц и крепкость ствола своего мужского контингента, лишив и муженька, и несовершеннолетнего сына того, что, собственно, и делает мужчин мужчинами, отличимыми от женщин. Однако это было всего лишь начало в жуткой истории, сотканной из кошмаров извращенного секса и кровавого насилия.

К глубокому сожалению, такое понятие как «мужское достоинство» для преимущественного большинства людей ассоциируется далеко не с нормами поведения, моралью и силой(не столь внешней, сколь внутренней), а с самым прозаическим органом деторождения. Главный экстремал, радикал и маргинал всего современного южнокорейского кинематографа, знаменитый Ким Ки Дук, прославившийся шокирующим «Островом» и загадочной созерцательно-романтичной «Весной, летом, осенью, зимой… и снова весной», укрепивший свой культовый статус обласканной «Пьетой» 2012 года, в рамках очередного Венецианского кинофестиваля 2013 года представил на суд публики и критиков свой последний и самый, пожалуй, провокационный и вызывающий фильм — «Мебиус», которым Ким Ки Дук в свой зрелый период творчества, будучи уже признанным, решил откровенно и беззастенчиво послать всех на тот ругательный орган, который в «Мебиусе» подвергается наибольшему остракизму вкупе с оскоплением.

«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастная семья несчастна по-своему», — писал всея русской литературы Лев Николаевич Толстой, и фильм «Мебиус» буквально экстраполирует эту фразу, воссоздавая чудовищные несчастья в одной конкретной южнокорейской ячейке общества, но в художественных рамках ленты становящейся универсальной метафорой всеобщего кризиса современных семейных отношений. Правда, чувства меры и адекватности Ким Ки Дук на сей раз не знает, и довольно быстро из полюсов критики мещанского мелкобуржуазного бытия лента уходит, становясь очень специфическим и по-азиатски жестким шокером. Во всем творчестве Ким Ки Дука натуралистичная жестокость и всеобщий минимализм, даже аскетизм, всегда были главным выразителями режиссерских идей и посылов, подчас подменяя изысканную вязь сложной символики, но в «Мебиусе» жесткие сцены и закос под неотрепетированную, вуайеристически подсмотренную реальность не служат как удачное обрамление основной идеи, ибо вся суть картины заключена исключительно в них и только, отчего иногда теряется нить внятного повествования, и фильм попросту утопает в реках окровавленной спермы и радостях инцеста.

Плотность хронометража, аскетизм режиссуры и минималистичность актерского самовыражения с лихвой компенсированы содержательной несдержанностью; полное отсутствие вербального общения между героями, прямо говорящее об их взаимной отчужденности, компенсировано не самыми приятными извращениями, которые начинаются сыпаться на зрителей как из рога изобилия чуть ли не сразу: каннибализм, инцест, садомазохистские перверсии, кровавый секс. Банальные пенетрации, скучные иррумации и унылые копуляции вместе с влажной коитальной поэзией с успехом заменены куда как более увлекательными и неординарными позициями и игрищами, которым бы позавидовал и Онироку Дан. Стертая до мяса и кости кисть становится субститутом священного храма вагины, терпкие соки которого теперь окрашены в пятьдесят оттенков красного, а острый клинок ножа словно суррогат отрезанного за ненадобностью фаллоса врезается в плоть. И адская боль, и наслаждение сливаются в единой безумной пляске…

Увлеченность эпатажными сценами на грани и за гранью фола невольно превращают «Мебиус» в жуткую черную комедию испорченных внутрисемейных отношений, вся драма сведена к крови и девиантному сексу, а сама картина производит впечатление авторской сублимации и провокации, эдаким приглашением режиссера присоединиться к его консумированной вакханалии, приглашением на казнь. Потому и название ленты, «Мебиус», означающее простейший топологический объект, стандартное трехмерное пространство Эвклида, позволяющее без пересечения попасть на иную сторону, выглядит как нарочитая издевка, искусный режиссерский троллинг и не более того. Ким Ки Дук вернулся к шокирующим истокам своеkoй карьеры, забыв, что даже самым великим мастерам позволено далеко не все. Круг замкнулся, полный тупик и кризис, выход из которого Ким Ки Дуку придется искать очень долго, ибо после лебединой песни «Пьеты» «Мебиус» видится регрессом и деградацией, шокером без шока, драмой без драмы и даже метафизический финал является дискретным и вырванным из контекста. Успешно пришить то, что с таким усердием было отрезано, Ким Ки Дуку едва ли удалось. Зигмунд Фрейд чрезвычайно успешно уложил на лопатки Будду.

Ты плачешь, скрипка Паганини?
О чем рыдаешь на плече?
О чем ты, скрипка Паганини?
— О гениальном скрипаче.
Был скрипач страшён, как демон зла,
Но в него влюбилась красота.
И стала скрипкой Паганини…

Это старая песня. Ее когда-то исполнял Карел Готт. Его чудный акцент добавлял стихам Андрея Вознесенского мягкого обаяния. А ведь если вдуматься, они ж страшные – эти стихи. Красота, влекущая зло и влекущая злом, им одержимая, - источник творчества магнетической силы. С жутковатым маэстро Ки Дуком, не первый раз уже собирающим «цветы добра» на ядовитом поле зла, все так же, как в этой песне. В его утрированно-жесткой и не менее утрированно-красивой киноэстетике, в его на последнем дыхании звучащей музыке трудно оторвать демонизм от чистой красоты, осветляющий талант - от тяжелого дыхания смерти, созидание – от мрака уничтожения, а зов жизни и небес - от зова ада и небытия.

Есть целая линия в искусстве, имеющая романизм своим истоком, в которой ночное, сонное, хаотично-неопределенное, неуспокоенное сознание художника ближе к абсолютной реальности, чем бодрствующее дневное, пышущее здоровьем и трезвостью восприятий и оценок. Ки Дук всегда на стороне хаоса, мрака, ночи, чего-то непрерывно текущего, спонтанного, нелепого, рассудку не подчиненного. («Там, где мрак и тлен, Ищи получше, мальчик. Есть резон!» Эзра Паунд). Часто он с диким восторгом и яростью неистового сатирика нападает на то, чем подменена подлинная жизнь. В том числе – на житейский здравый смысл.

В центре художественной вселенной Ки Дука самое «нездравое» - Боль. И та, про которую в народе говорят «больно, значит живой», и та, про которую невозможно не сказать «смертельная». Если предыдущие работы режиссера, включая предпоследнюю «Пьету», были живым доказательством мысли Айхенвальда о том, что «мир облюбован страданием», посмотрев «Мебиус», хочется сказать, что мир страданием оплеван, облеван, изгажен… Затоплен, словно нечистотами, мороком страха, ужаса, спермы, крови. «Голос сильный, но противный» (А. Чехов); вправе ли быть настолько грубым большой талант? Может быть, выбирая путь прямого демонстрирования (оргазма без члена, члена без оргазма и т.п.), Ки Дук окончательно заблудился в собственном аду?
Ну, а вдруг это слабость? Малодушный защитный эффект – осудить его за это кино, отшатнуться? Да, даже понимая всю силу дара, которым за что-то наказан неистовый корейский гений, хочется отвернуться, а не всматриваться. Уж слишком явным ядом идет под кожу каждый его кадр, каждый звук, но особенно каждый незвук. Правда, как бы ни было страшно (до смеха ли, до слез ли), стоит сказать, какая все же удача, что кино немое. Самые жуткие истерики – молчаливые, как самая страшная любовь – немая, та, что без шанса высказать себя, объяснить, излить. «Лучше открытая ненависть, чем скрытая любовь» (царь Соломон), Ки Дук яростно кричит об этом во многих своих фильмах.

Сначала было слово. Только не у Ки Дука! У него - крик… Крик, в котором беспокойно сцеплены сразу смерть и рожденье ему одному, наверное, известной истины. Сцеплены столь же неотделимо, зловеще и вечно, как начало и конец ленты Мебиуса, как в финале «Мебиуса» сцеплены (не слиты) три человека - семья, с азартом маньяка-мясника изничтоженная режиссером ради молчаливого спокойствия истины, ради смиренного поклона, ради счастья встать на колени перед тем, кто спасет… Ради тотального преображения плоти в дух. Духа – в трепет самоотречения. В невидимую вибрацию улыбки Будды. В чистую, незапятнанную телесностью гармонию молитвы. В идеал?

Пусть каждый сам решит, насколько легкая и невесомая, или, наоборот, слонопотамно тяжелая, топорно прямая, невыносимо нарочная или (не дай Бог) ядовито ироничная аллегория кровью добытой правды/истины - кастрированный мальчик, чьи родители отдали свою неуемно-неумелую любовь и опасную, как катастрофа, жизнь, чтобы он потом тихонечко и отрешенно стоял на коленях (Бог появляется там, где и когда надежды уже не осталось). Пусть каждый сам ответит, что есть финал фильма «Мебиус» – истинная жизнь или искусственная схема в железной решетке авторской идеи. Для меня финал его – весы. Невольный тупик (темница страсти, тюрьма плоти, чудовищное напряжение похоти, несвобода желаний, месть, отчуждение, смерть) – на одной чаше и вольный выход (свобода от страстей, прощение, примирение, гармония) – на другой. И чаши эти в настолько тяжелые, что даже неинтересно, какая перевесит. В темных погребах личности, которые Ки Дук лицезрит и показывает ярко без всяких фонариков и свечей, хватает и того, и другого. Ну, и не надо забывать, что даже в реализме, где все погреба да подвалы оснащены лампочками, истина таится не в ответе, а в противоречии, рождаемом несколькими ответами. А уж в метафизически заряженном, притчевом мире Ки Дука, бегущем безнадежной лентой Мебиуса из рая в ад и вновь назад, подавно.

Плавая в крови и нежности этого фильма, я ловила себя на мысли, что в Ки Дуке стало больше рационального, расчетливого что ли, и если впрягать в объяснение мои филологические причуды, то он почти как Леонид Андреев, у которого «сатира и мораль – смысл всего», красота страдания доведена до абсурда, повсюду этические парадоксы, например, такой: жизнь – не самая явная ценность в мире, а метафизика (или лучше – метафизическая этика) важнее психологии.

После просмотра «Мебиуса», несмотря на все сомнения и вопросы, высказанные и не высказанные в этом тексте, для меня остается бесспорным одно. Ки Дук – большой талант (был и есть), а талант, в конечном счете, всегда прав. Тем более, если он честен, честен стихийно, не умом, а как не доросшее до лжи дитя, как дикарь, как Ариран-отшельник. Этой дикостью он продолжает тревожить все привычное, закосневшее, обрюзгшее в нашем мировоззрении, направляя – при всем обилии ответов и приемов - всегда в одну сторону - к самому главному в жизни. Мучая искренностью, цедя кровь из сердца…