Триллер о Пушкине и других лицеистах, которые сражаются с царскосельским маньяком.
Исторический, Триллер |
14+ |
Андрес Пуустусмаа |
27 декабря 2007 |
27 декабря 2007 |
1 час 41 минута |
1814.ru |
В Царскосельском лицее кипит учебный процесс: Пушкин (Белозеров) устраивает взрыв на уроке химии, Пущин (Макаревич) строит хорошенькие глазки горничной, князь Горчаков (Балакшин) сбегает на извозчике смотреть на крепостных актрис графа Толстого (Бондарчук), а Дельвиг (Быковский, толстяк из «Гарпастума») сочиняет стишки и напивается по-свински пьян. Но пока директор Малиновский (Ступка) и его подчиненные сеют разумное, доброе и вечное, прямо за окнами лицея некто от уха до уха режет горло невинным жертвам — в том числе упомянутым горничной, извозчику и крепостной актрисе.
На уровне сплетни «фильм про то, как юные Пушкин, Пущин, Дельвиг и Горчаков ловят царскосельского маньяка», кажется настолько смелым по своему идиотизму заходом, что сразу вызывает невольное уважение. Только по-настоящему образованные люди (которых на свете почти и нет) с ходу вспомнят абзац из читанного некогда Тынянова, а то и Грота, и скажут, что все истинная правда: был маньяк, был! Ловить господа лицеисты его не ловили, но общались с ним — точно. Каким образом русская культура еще не отыграла такой богатый сюжет — непонятно. Честь и хвала сценаристу Дмитрию Миропольскому, нашедшему эту натуру и соорудившему на ее фоне очень русский фильм из двух очень английских частей: истории о закрытой школе для мальчиков и истории о Джеке-потрошителе.
Английскость тут, кстати, начинается с названия, которое означает не только год действия, но и диапазон возрастов молодых героев и оттого на англосаксонский лад произносится «Восемнадцать — четырнадцать». Да и в целом все происходящее на экране напоминает британские исторические фильмы, осознанно не вполне историчные, но отчего-то передающие дух времени. Разве что с театральностью в «1814» перебор: декорации стерильного в его нынешнем виде Царского Села зачастую превращают фильм из исторического триллера во вневременную аллегорию, на что авторы явно не замахивались. Русской же вся эта конструкция становится в те моменты, когда обе линии, про хорошее и про плохое, перехлестываются и искрят. Когда стеснительный дворянский юноша корчится у ног стеснительного же мещанина-полицейского, а голос лекаря бесстрастно произносит: «Александр Пушкин подавился собственными стихами». Или когда тот же полицейский, расследующий страшные убийства, глядит со стороны на истерику счастья лицейских профессоров («Какой у Данзаса почерк! Какие стихи пишет Дельвиг!»), а в его глазах читается вся многовековая пропасть между народом и его элитой. И уж совсем злободневно тут смотрится активист движения сторонников президента Федор Бондарчук в роли властителя крепостного театра — удивительно, что такое у нас вообще еще позволяют показывать в кинотеатрах. Шутка.