Спектакль

Дыхание

На сцене множество проводов, опутывающих два постамента, на которые взгромождены велосипеды. На каждый из них сядет актер и станет крутить педали. Такой спортивный ход не формальная выдумка. Крутя педали, актеры, а помогают им шесть подростков-спортсменов (в Москве это были юниоры из «Спартака»), - вырабатывают электричество! Электропитание звука, света и видео-титров подается за счет холостых оборотов колеса…
Из зрительного зала открывается картинка, похожая на велопрогулку молодой пары, в оживленный диалог которой нас вбрасывает спектакль. Диалог длиной в полтора часа охватывает полжизни героев, молодых мужчины и женщины, дошедших до известного рубежа своей жизни, когда нужно сделать решительный шаг вперед – стать полноценной семьей, родить ребенка. Вот здесь и случается перелом в отношениях, слом в сознании: на весах вечности герои соотносят свою жизнь и жизнь целой планеты. Пока всепланетный счетчик отсчитывает рожденных в данный момент плюс к уже живущим семи миллионам, каждый день губящих Землю, молодые люди решают что важнее: личное желание иметь ребенка или остановить экологическую катастрофу, которая приближается с очередным новорожденным (подсчитать хотя бы количественный выброс вредных веществ от результатов жизнедеятельности). И тогда отказаться от столь недостойной мыслящего человека идеи и посвятить свою жизнь высаживанию лесов, организации эко-митингов.
Если ты сортируешь мусор и задумываешься о глобальных проблемах, осознаешь взаимосвязь между незакрытым краном водопровода и судьбой человечества, имеешь ли ты право рожать детей, зная о грозящем планете конце? Если ты читаешь умные книжки и считаешь себя прогрессивным человеком, имеешь ли ты право делить людей на «размножающихся тупых» и «одиноких» мыслящих? К слову, такая постановка вопроса в спектакле немецкого театра звучит опасно…
Любопытное наблюдение выдано драматургом – гениальные люди чаще не оставляют потомства, а те, кто рожает (тут использовано неприглядное сравнение «как крысы») не оставляют следа в истории. Диалоги, которые ведут герои, стоя в очереди в «Икее», занимаясь сексом на обочине, поедая завтрак в постели (и все это зритель воспринимает лишь на вербальном уровне), - ироничны и парадоксальны, вызывают смех узнавания в зале.
Европейская расчетливость и рационализм четко прослеживается сквозь новую британскую драму. Срез современного поколенческого сознания с его жаждой жизни для себя, отрицанием традиционной схемы человеческой судьбы, гендерным «клеймом» инфантилизма мужчин, герой Кристофа Гавенда не может пережить охлаждения возлюбленной после неудачной беременности и выкидыша, женской трагедии, тем более выстраданной после с трудом принятого решения, - и требует повышенного внимания к себе, а не найдя, идет искать утешения на стороне. И феминизма женщин – героиня Дженни Кениг честно признается, что ради карьеры задавила в себе мысли о материнстве, подкалывает мужа по поводу не слишком успешной карьеры и оказывается в страхе и недоумении, когда получает от мужчины просьбу задуматься о рождении ребенка.
Смещенный от пьесы («Легкие») к спектаклю акцент в названии становится крайне значимым - «все это черно-белый "фотосинтез"/а мы такие легкие земли», - писала Вера Полозкова в начале нулевых. Физиология, очень подробно описанная в пьесе - проистекание беременности, выкидыш, роды, - выделяет «дыхание» с одной стороны, как первостепенный естественный процесс, основу жизни. С другой, как интимный – в любовных сценах сбивчивое дыхание в унисон погружает зрителя как будто внутрь тела персонажей. И ведь дыхание земли, дыхание Жизни может навсегда сбиться, именно об этом постоянно думают герои.
И вот, когда сталкивается личность и универсум, частное и общее, перестают действовать законы, которые ты сам себе выдумал. И если первая половина спектакля была провокационной в постановке проблемы, пародийно-лозунгированной – нельзя угнетать жизнь на Земле, производя в мир нового человека, нужно спасти планету ценой собственного отказа от одной из вершин жизненного цикла, нужно не допустить «жизнь» ради той же самой жизни. То вторая – гимн человеку и главной ценности человеческого существования - любви.
На определенной минуте спектакля, когда вместе с героями мы прошли от радости и эйфории до разрыва отношений, через взаимное непонимание и обиды к воссоединению новых Адама и Евы. Когда произошло то сакральное, что вдруг уравновесило рациональное и чувственное в человеке, его ум, болеющий за высшее и сердце, желающее простого счастья, - рождение долгожданного ребенка и жизнь убыстрилась (слышатся отрывки разговоров разных лет по ходу взросления сына), - ждешь последнего авторского слова в вираже борьбы противоположных идей. Им становится примиряющий внутренний монолог постаревшей героини, которая мысленно обращается к умершему мужу (Кристоф Гавенда перестает крутить педали и погружается в темноту), рассказывает ему о том, как сын устроил ее в лечебницу и как не разрешает утруждаться и вытирать пыль, чем «надоел». И заканчивает словами, исполненными любви. И эта трепетная любовь, пронесенная сквозь года, о которой она говорит, отстраняясь внутренне от выросшего давно ребенка, который как бы отходит на второй и третий план, задевает даже больше, чем когда мы слышали от ее возлюбленного готовность отрезать руку в знак силы чувства.
И если сначала, казалось, один человек не может ничего изменить, то изменив свою жизнь, он вселяет уверенность, что усилия одного не напрасны и от них может зависеть происходящее. Наглядным подтверждением здесь является все та же сцепка физического усилия и произведенной «животворящей» энергии, ведь, если один остановиться, замрет жизнь везде. Только в зоне настоящего искусства можно так точно, иногда даже острее, чем в реальной жизни, остраненно увидеть эти эфемерные чувства Любви и Ответственности. И то, как в них нуждается каждый, все мы и та планета, на которой мы живем.